УДК 8 (077)
Маяковский и Гоголь
Харьков М. Г.
Национальный
технический университет (г. Винница, Украина)
Николай Гоголь – представитель двух культур: русской и украинской. В преддверии 200-летия великого писателя это уже не предмет для спора. Нам дорого его творчество, которое повлияло на многих писателей разных стран и народов.
Одним из тех, кто особенно внимательно присматривался к творчеству великого полтавчанина, был В. Маяковский. Для нас очень важен тот факт, что „Гоголь посилив його [Маяковского] інтеpес до Укpаїни й української культури” (1).
Маяковский и Гоголь. Эта тема разрабатывалась в десятках статей и других материалах. В результате исследования Андрей Белый и В. Перцов, Н. Харджиев и Б. Гончаров, В. Тренин и Д. Молдавский – и многие другие – убедительно доказали, что Маяковский следовал традициям великого прозаика XIX века.
«Ни один из классиков не упоминался и не цитировался Маяковским так часто, как Гоголь» (2).
36 произведений поэта (в том числе 18 стихотворений и 8 поэм) так или иначе связаны с именем создателя комедии «Ревизор». В 9 произведениях Гоголь или его герои упомянуты не менее двух раз. Названия трех произведений поэта являются реминисценциями из творчества прозаика. Но не менее важен тот факт, что там, где классиков «бросали с Парохода современности», Гоголь не значился: в дерзких манифестах футуристов в этого классика камней нем швыряли.
Поэт отлично знал творчество прозаика. Известно, что «Гоголь заполнил сознание Владимира» (3). Еще в период учебы в Кутаисской гимназии. Будущий поэт цитировал на память целые страницы из «Вия», с его уст не сходили словечки гоголевских персонажей. Любовь к великому сатирику Маяковский пронес через всю свою жизнь.
В творчестве создателя «Облака в штанах» мы находим упоминание 14 произведений Гоголя.
«Ревизор» стоит на первом месте по числу ассоциаций, прямых и скрытых цитат, указаний на образы – более 10 произведений поэта связано с этим драматургическим шедевром. «Величайших произведений искусства очень у нас мало, – сказал Маяковский на диспуте о постановке комедии Мейерхольдом. – „Ревизор”, несомненно, относится по тексту и по авторскому заданию к величайшим произведениям, которые у нас есть».
Далее идут поэма «Мертвые души» (использована в 7 произведениях поэта) и «Вий» (в 4 произведениях). Кроме того Маяковский в своем творчестве упоминал «Майскую ночь», «Тараса Бульбу», «Женитьбу», «Записки сумасшедшего», «Игроков» и ряд других повестей комедий и рассказов.
Маяковского сравнивали с Гоголем многие. Причем, не только те, кто являлся его соратником. Первым заметил общее между знаменитым футуристом и основоположником натуральной школы Илья Репин. Еще в 1915 году во время чтения поэтом поэмы «Облако в штанах» художник-реалист восхищается: «”Темперамент! – кричит он. – Какой темперамент!” И, к недоумению многих присутствующих, сравнивает Маяковского с Гоголем, Мусоргским…» (4, с. 106)
Исследователи неоднократно указывали на то, что «в отношении к художественным ресурсам разговорной речи», «к форме слова как художественному средству авторской оценки» (5) Маяковский следовал за Гоголем.
Близки позиции писателей нашей темы в лексическом окказиональном творчестве. Как бы Гоголь не экспериментировал со словом, он никогда не упускает их виду главное – его смысла, его реального значения. Из последующих русских писателей в этом отношении к Гоголю был особенно близок Маяковский, языковое экспериментаторство которого основывалось на сходных принципах.
Напряженный драматизм художественного мира, трагичность творчества Маяковского сегодня не повод для дискуссий. Однако длительное время в советском литературоведении мастерски уходили от анализа этой проблемы. На Западе же, где данная сложнейшая проблема была орудием в политических играх, гипертрофированное выпячивание ее также ненамного приближало читателя к истинному положению дел. И все же сама постановка проблемы была необходима, и преувеличение здесь все-таки лучше, чем умалчивание. Можно не соглашаться, скажем, с максимализмом Патриции Блэйк, которая ставила вопрос таким образом: «Даже Гоголь, даже Достоевский не знали такого чувства отчаяния, которое присуще Маяковскому» (7). И вместе с тем эти имена в данном тезисе стоят совсем не случайно.
В начале 60-х годов Н. Асеев собрался написать пьесу, где персонажами были бы Н. Гоголь, Ф. Достоевский, Л. Толстой и В. Маяковский. По мнению соратника Маяковского, все они «объединены трагической судьбой каждого» (8). И все мастера прозы 19 века «в последнем счете, как лучи света в увеличительном центре линзы, сошлись последний раз явлением Маяковского, таком непонятном… до сих пор».
А. Субботин, рассматривая творчество Маяковского «сквозь призму жанра», считает, что «ранняя лирика Маяковского… оглядывается на прозу – и психологическую (Достоевский), и гротескно-сатирическую. С Гоголем и Щедриным соотносятся не только сатирические… но и некоторые другие его стихи» (9). Исследователь совершенно справедливо заявляет, что во многих произведениях поэта, которые еще недавно рассматривали только как сатирические, мы находим трагические интонации. Особенно это относится к произведениям сатириконовского цикла: «Вот как я сделался собакой», «Чудовищные похороны», «Кое-что по поводу дирижера», «Военно-морская любовь» и некоторым другим. По мнению А. Субботина, общая литературная традиция «свидетельствует, что гротеск, фантастику, разные смещения реальных связей чаще всего использует именно сатира, в которой смех приобретает горький, остро драматический или трагический характер». И в этой традиции называются Свифт, Гофман, Гоголь, Салтыков-Щедрин. Маяковсковед уверен, что новаторство Маяковского в том, что он «распространил применение этих [сатирических приемов] на смежную область: с „трагической” сатиры на трагическую лирику», и что «в общей трагической тональности этого жанра и лежит объяснение их художественной структуры» (10).
Действительно, у поэта немало произведений в жанре трагической лирики: классический пример – «Лиличка! Вместо письма»:
Дым табачный воздух выел.
Комната – голова в крученовском аде.
Вспомни – за этим окном впервые
я руки твои – иступленный – гладил…
Если быка трудом уморят –
он уйдет,
pазляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон –
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Вместе с тем здесь поэт использует не сатирические приемы: интонация предельно горькой иронии оттеняет и подчеркивает драматическую ситуацию. Однако порой мы у него находим строки, где сливаются две стихии – сатира и лирика. Вспомним Гоголя и его смех сквозь слезы, вспомним о том, что обличение Чичикова, Плюшкина и компании находится в «Мертвых душах», этой удивительной поэме в прозе. Эти два полюса поэзии – сатира и лирика – придают произведению поистине уникальный характер.
И Гоголя, и Маяковского роднит пристрастие к гиперболе. Одним из первых обратил на это внимание Андрей Белый. По его убеждению, «Маяковский побил никем до него не побитый рекорд гоголевского гиперболизма, сперва ожививши гиперболу Гоголя, потом уже он пустился возводить ее в квадраты и в кубы» (11, с. 310).
Лучше всего можно подтвердить этот тезис примером из поэмы «150 000 000».
Вначале Маяковский в изображении Соединенных Штатов Америки хотел опереться на гиперболу Гоголя и на авторитет его бессмертного персонажа. В черновом сатирическом шарже о дворце Вурдо Вильсона читаем: «…дух займет у самого Хлестакова…». Хлестаков уже сам по себе грандиозная гипербола: «…курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!». Однако описанная в поэме ситуация вызывает зависть даже у него самого, отчего преувеличения Маяковского еще больше возрастают в силе. Однако поэту этого недостаточно, и гипербола неизмеримо расширяется и крепнет, «возводится в квадраты и в кубы» за счет хлесткого эпитета-литоты:
За лакеями
гуще еще
курьер.
Курьера курьер обгоняет в карьер.
Нет числа.
От числа такого
дух займет у щенка – Хлестакова.
В кругу друзей Владимира Маяковского в 1912-1913 гг., по свидетельству А. Крученых, наизусть повторяли то место из повести Гогоя «Невский проспект», где город «участвует» в потрясении Пискарева: «Тротуар несся под ним… мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась ему навстречу и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз».
«Гилецев» восхищала эта экспрессивная, обнаженная „структурность” динамики, движения, сохранившая веселые парадоксы фольклорного лубка… То, что у Гоголя было фрагментом, стилистическим взрывом, эссенцией, „левые” художники начала века расширили до манеры, которая формирует целое произведение – поэму или картину.
Достаточно вспомнить первые стихи Маяковского, чтобы понять, что они «сработаны» по Гоголю:
«…с окон бегущих домов / прыгнули первые кубы» («Из улицы в улицу», 1913);
«Город вывернулся вдруг» («В авто», 1913);
«…а сквозь меня на лунном сельде / скакала крашеная буква» («Уличное», 1913);
«… золотые руки / вывеской заломленные у витрин Аванцо...» (цикл «Я», 1913);
«…и с каплями ливня на лысине купола / скакал сумасшедший собор»(цикл «Я»);
«Улица провалилась, как нос сифилитика» (А все-таки», 1914).
И общее здесь: от темы до лексики – через построение образа, через бешеную динамику! Элемент гоголевского новаторства не просто принят Маяковским на вооружение, а стал одним из основополагающих приемов футуристического художественного мира.
Маяковский для своих реминисценций часто использует не просто афоризмы, известные фразы или яркие образы, а прежде всего характерные черты стиля, оригинальные мысли, лексику, которая щедро рассыпана по всему творчеству писателя XIX в.
Совершенно прав Харджиев, утверждая, что слова из поэмы «Облака в штанах»:
Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке… –
имеют своим истоком образы ленивых слуг Осипа в «Ревизоре», Петрушки в «Мертвых душах», лакея у майора Ковалева «Носе». Нам же представляется, что этот список далеко не окончателен. В нем может оказаться и лакей Григорий из драматического наброска «Лакейская», который «лежит весь день», спит с утра до вечера, аж «глаза совсем заплыли от сна». Здесь уместно вспомнить рассуждение Поприщина из «Записок сумасшедшего»: «Я терпеть не могу лакейского круга, всегда развалится в передней»… Эрудиция же Маяковского отразила в поэме собирательный образ, который характерен для всего творчества Гоголя.
Очень часто исследователи творчества Маяковского видят в строках поэта эхо какого-нибудь определенного афоризма. Нам представляется, что это может быть упрощением ситуации.
В комментариях к стихотворению «Ух, и весело» нас настойчиво отсылают только к последней фразе гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»: «Скучно на этом свете, господа!»
Вполне вероятно, что само название стихотворения противопоставляется знаменитому изречению. Однако уже в первой строфе читаем: «О скуке на этом свете Гоголь говаривал много…» Сам поэт нам указывает направление поиска! Поэтому опираться только лишь на один афоризм, пусть и достаточно известный, было бы опрометчиво.
Ведь говаривал о скуке писатель и в комедии «Игроки». Ихарев жалуется, что после последнего выигрыша в карты «не имел практики в продолжение целого месяца» «Представить не можете, какую испытывал я скуку во все это время. Скука, скука смертная!»
В «Женитьбе» мы находим примечательные слова: «Неприятнее всего, когда в такую погоду сидишь один. Женатому человеку совсем другое дело – не скучно, а если в одиночестве – так это просто…» Данные слова принадлежат не кому-нибудь, а экзекутору Яичнице: ведь ирония судьбы заключается в том, что Маяковский играл именно этого персонажа, когда в декабре 1912 г. он и его друзья, находясь в Чернянке Нижнее-Днепровского уезда Таврической губернии (ныне Каховского района Херсонской области, во время святок поставили гоголевскую комедию! «Яичница получился занятный и вызвал шумные одобрения зрителей», – вспоминает знакомый поэта А. Безваль. Круг замкнулся! Всем известна феноменальная память Маяковского – и факт биографии вполне может перерасти в связующее звено между творчеством автора «Женитьбы» и автора стихотворения «Ух, и весело!».
Любопытно обращение Маяковского к творчеству Гоголя в стихотворении «Наше новогодие» (1926).
Не купая
в прошедшем взора,
не питаясь
зрелищем древним,
кто и нынче
послал ревизоров
по советским
Марьям Андреевнам?
В комментарии 7-го тома полного собрания сочинений к стихотворению ничего не говорится об этих строках, как будто разъяснений и не требуется: всем, мол, и так понятно, о каком произведении Гоголя идет речь: о «Ревизоре». Однако ведь там нет Марии Андреевны! Есть жена городничего Анна Андреевна и их дочь Марья Антоновна! Стыдливое упоминание Анны Андреевны в 13-м томе (в указателе имен и названий) говорит о том, что глубокоуважаемые составители тома хотели бы скрыть позорную, по их мнению, ошибку поэта… На наш взгляд, мы наблюдаем у Маяковского ту же тенденцию. Речь идет не столько о конкретном персонаже, сколько о живучей, характернейшей черте нашей жизни, и симбиоз из двух имен создается сознательно: ведь ревизорам надо проверять состояние дел не только у жен современных городничих и их дочерей…
Литература
1. Левченко М. Живий серед живих (Володимир Маяковський та його українські зв’язки). – К. – 1973 – с. 32.
2.
Харджиев Н. Заметки о Маяковском. // Литературное наследство. –
т. 65. – М. – 1958 – с. 397.
3. Перцов В. Маяковский. Жизнь и творчество. – т. 1. – М. – 1976. – с. 23.
4. Чуковский К. Маяковский. // В. Маяковский в воспоминаниях совpеменников». – М. – 1963. – с. 133.
5. Гончаров Б. О поэтике Маяковского. – М. – 1973. – с. 330.
6. В поэтическом мире Маяковского. – Л. – 1983. с. 30.
7. Асеев H. Достоевский и Маяковский. // Родословная поэзии. – М. – 1990. – с. 138–139.
8. Субботин А. Маяковский сквозь призму жанра. – М. – 1986. – с. 37-38
9. Субботин А. Маяковский сквозь призму жанра. – М. – 1986. – с. 40
10. Белый Андрей Мастерство Гоголя. – М. – 1934. – 91.